Что меня характеризует лучше чем, то как я обошёлся с серебряной ложечкой когда-то подаренной на первый зубок к первому или второму году моей жизни? На двадцать третьем году жизни перед очередном переезде с квартиры на квартиру, после чаяпития на кухне поставили чашку в мойку и ложечка неловко провалилась в сток для грязной воды. Такая сопровождавшая мои двадцать три года жизни чаяпитий на кухне той или иной квартиры серебрянная ложечка с черененьем на ручке, вначале получила бабушка когда-то на её первый зубок в году 1882. Одна мысль о том, что надо раскрутить трубы стока посудомойки, вызывала у меня от брезгливости приступ тошноты. Серябрянная ложечка - это достояние нашего рода и свидетель древности моей фамилии, осталась лежать в предверии канализации - в сифоне посудомойки непридусмотренным кладом нового жильца той квартиры нами раньше занимаемой.
Первые семнадцать лет моей жизни я жил в доме с высотой потолка в три с половиной метра и с паркетным полом отдельной четырёхкомнатной квартиры. Вся моя последующая жизнь оказалась ссылкой неизвестно за что в бетонные курятники массового строительства. И только ещё лет пять мне удалось гнездиться на Сретенке в квартире вполне приличной с лепниной на карнизах вкруг розетки на потолке красивого некогда дома истасканного потом как шлюха условиями комунального жилья и с филиалом кгб в квартирах первого этажа.
От всего моего буржуазного прошлого остался ещё перстень с гранённым изумрудом в тяжёлой золотой оправе. В переливы камня которого всматриявась иногда, я проецировал моею тоску по утраченнм грёзам моего детства. Однажды, когда я заправлял машину соляркой, почему-то кольцо перстня лопнуло, перстень упал в бензобак Магируса-Дётца - моего грузовика 1963 года выпуска и возрастом лишь на семь лет младше меня самого. После того как государство подняло налог на дизель и грузовики общим весом в 18 тонн, я продал мой возлюбленный автомобиль с непредвиденным кладом в бензобаке, за пять тысяч западно-немецких марок.
У меня больше ничего нет, никаких веских материальных доказательств, что я принадлежу тому, чему был некогда призван рождением. Я сам не знаю к чему и кем был призван.
Первые семнадцать лет моей жизни я жил в доме с высотой потолка в три с половиной метра и с паркетным полом отдельной четырёхкомнатной квартиры. Вся моя последующая жизнь оказалась ссылкой неизвестно за что в бетонные курятники массового строительства. И только ещё лет пять мне удалось гнездиться на Сретенке в квартире вполне приличной с лепниной на карнизах вкруг розетки на потолке красивого некогда дома истасканного потом как шлюха условиями комунального жилья и с филиалом кгб в квартирах первого этажа.
От всего моего буржуазного прошлого остался ещё перстень с гранённым изумрудом в тяжёлой золотой оправе. В переливы камня которого всматриявась иногда, я проецировал моею тоску по утраченнм грёзам моего детства. Однажды, когда я заправлял машину соляркой, почему-то кольцо перстня лопнуло, перстень упал в бензобак Магируса-Дётца - моего грузовика 1963 года выпуска и возрастом лишь на семь лет младше меня самого. После того как государство подняло налог на дизель и грузовики общим весом в 18 тонн, я продал мой возлюбленный автомобиль с непредвиденным кладом в бензобаке, за пять тысяч западно-немецких марок.
У меня больше ничего нет, никаких веских материальных доказательств, что я принадлежу тому, чему был некогда призван рождением. Я сам не знаю к чему и кем был призван.